Влажный Шёпот Занавеса

Летний дождь стучал по жестяному козырьку, сливаясь в один сплошной, навязчивый гул. В доме стояла влажная тишина, пропитанная запахом нагретой сосны и чего-то неуловимо сладкого – возможно, увядающих пионов в гостиной. В щель между косяком и не до конца притворенной дверью ванной просачивался пар. Он был теплым, живым, как дыхание спящего зверя. И в этой щели, затаив дыхание, замер Сережа.

Она стояла спиной к нему, под упругими струями душа. Людмила. Капли воды, словно ртутные шарики, скатывались по изгибу плеча, по ложбинке позвоночника, теряясь в смутной тени талии, прежде чем продолжить путь вниз, по гладкому склону, который внезапно обрывался округлостью бедра. Сережа чувствовал во рту медную сухость, а сердце колотилось так громко, что, казалось, могло заглушить и шум воды, и грохот дождя за окном. Он видел не тело, а *идею* тела, воплощенную в движении: как она запрокинула голову, подставляя лицо потоку, как вода стекала по ее длинной шее, как рука с намыленной губкой скользнула по боку, очерчивая ребра – жест одновременно утилитарный и бесконечно медленный, исполненный странного, почти ритуального достоинства.

Ее мысли в этот момент были похожи на дымку пара – рассеянные, усталые. Дождь. Холодный чай на веранде. Письмо от подруги, лежащее непрочитанным на туалетном столике. Ощущение теплой воды на коже – единственная несомненная реальность. Она чувствовала тяжесть в ногах после долгого дня, легкую сонливость от влажного тепла. И лишь где-то на периферии сознания, как далекий гул, шевелилось смутное ощущение… наблюдения? Не глаза, а сама кожа, казалось, улавливала вибрацию чужого внимания за дверью. Но это ощущение было столь туманным, столь легко оттесняемым усталостью, что она позволила ему раствориться. Или, быть может, *разрешила* ему быть? Не поворачивая головы, она сделала движение еще чуть плавнее, чуть осознаннее, позволив воде ласкать висок, где пульсировала тонкая вена.

Сережа же видел только сияние кожи сквозь пелену пара, игру света на мокрых волосах, собранных в небрежный узел на затылке, из которого выбивались темные, прилипшие к шее пряди. Он ловил каждое движение ее лопатки, каждый изгиб. Желание его было огромным и бесформенным, как этот летний дождь, заливающий мир. Оно не имело конкретной цели, лишь болезненную сладость созерцания и невыносимую тяжесть внизу живота. Он хотел быть этой водой, стекающей по ее коже. Хотел быть теплом пара, окутывающим ее. Хотел понять тайный язык ее медленных движений. Страх быть обнаруженным смешивался с лихорадочной надеждой, что она *знает*, и это знание – часть негласного договора между ними.

Вода отключилась с резким шипением. Тишина ворвалась в ванную, внезапная и оглушительная. Сережа отпрянул от двери, прижавшись спиной к прохладным обоям коридора, сердце выскакивало из груди. Он слышал, как скрипнула дверца душевой кабины, как мягко шлепнули ее босые ноги по кафелю.

Людмила вытерлась большим, ворсистым полотенцем. Движения были практичными, но не лишенными той же, замедленной грации. Она обернула полотенце вокруг тела, под грудью, закрепив его концом. В зеркале, затянутом испариной, отразилось ее лицо – влажное, с чуть припухшими веками, с выражением глубокой, почти отрешенной задумчивости. Она подошла к зеркалу, провела рукой по запотевшей поверхности, очищая овал своего отражения. Глаза в зеркале встретились с ее глазами – темными, чуть усталыми, хранящими какую-то внутреннюю тайну. И в этот миг ее взгляд, казалось, на долю секунды *скользнул* в сторону двери, в ту самую щель. На губах Людмилы дрогнула тень чего-то – не улыбки, но скорее призрачного, едва уловимого осознания. Знания? Допущения? Или просто игры света на влажной коже?

Она отвернулась от зеркала и, не спеша, двинулась к выходу. Сережа, застывший в коридоре, не успел отскочить. Дверь распахнулась, выпустив волну теплого, душистого пара. Они оказались лицом к лицу в полумраке прихожей.

Она остановилась. Высокая, влажная, в белом полотенце, похожем на античный пеплос. Капли воды все еще блестели на ее ключицах. Ее запах – мыло, теплое тело, что-то цветочное и глубокое – ударил в Сережу, лишив остатков воздуха.

– Сережа? – ее голос был низким, чуть хрипловатым после душа, совершенно спокойным. – Ты чего тут стоишь в темноте? Как привидение.

Он не мог вымолвить ни слова. Горло сжалось. Он чувствовал жар на лице, доходящий до макушки. Его взгляд бессознательно упал на каплю воды, медленно сползавшую по ее шее к вырезу полотенца.

Людмила проследила за его взглядом. Не смущение, а скорее легкая, почти невидимая улыбка тронула уголки ее губ. Она подняла руку и, не глядя, кончиками пальцев стерла ту самую каплю с кожи над ключицей. Жест был бесконечно естественным и бесконечно интимным.

– Дождь, кажется, стихает, – произнесла она задумчиво, глядя куда-то мимо него, в темный коридор. – Сквозняк тут. Простудишься. Иди, займись уроками. Или книгу почитай. У тебя Пруст на столе лежит? – Она произнесла это легко, как будто обсуждая погоду, но в ее словах, в этом мимолетном касании собственной кожи, в этом взгляде, прошедшем *сквозь* него, была целая вселенная невысказанного. Власть. Притяжение. Опасная игра на грани понимания.

Она прошла мимо него, едва не касаясь плечом, оставив шлейф тепла и влаги. Сережа стоял, прикованный к месту, слушая, как ее босые ступни тихо шлепают по деревянному полу, удаляясь. Он чувствовал, как пульсирует кровь в висках. В его ушах все еще стоял шелест воды, смешанный с тихим, влажным шорохом полотенца. И тот миг, когда ее палец коснулся влажной кожи у ключицы, отпечатался в сознании ярче любой картины. Это было не нарушение границы, а ее… *демонстрация*. Показанная, но не перейденная черта.

Завтра он снова услышит шум душа. Завтра щель в двери снова будет манить своим влажным дыханием. И завтра напряжение этой немой игры, этого тангажа полутонов и намеков, сгустится еще больше, наполняя дом невысказанным, утонченным электричеством желания, где самое острое – это то, что остается скрытым под поверхностью воды, под слоем полотенца, в глубине темного, понимающего взгляда.