"Урок Анатомии: Искусство Соблазнения"

Комната пахла льняным маслом и жасмином. Людмила полулежала на длинном журнальном столике, покрытом чёрным бархатом. Её ноги, чуть согнутые в коленях, образовывали манящий треугольник. Свет от софита скользил по серебристым растяжкам на животе, превращая их в дорожки лунного света. Рука с кисточкой для макияжа медленно водила по ключице, оставляя блестящие следы перламутрового боди-лука. Тело её изгибалось, как рукопись, написанная на забытом языке: линия бедра перетекала в прогиб спины, грудь, чуть приплюснутая весом лет, упруго сопротивлялась гравитации. На лодыжке блестела цепочка — подарок Эдуарда на двадцатилетие свадьбы, теперь болтавшаяся свободно, будто готовая соскользнуть вниз.
— Свет слева, Артём, — провела пальцем по соску, наблюдая, как мальчик вздрагивает.
— Артём, тени глубже… — голос звучал густо, как мёд. — Иначе не передать контраст мышц.
Артём поправлял софит, стараясь не смотреть ниже её шеи. Луч света упал точно в ложбину между её бёдер, подсветив кудри, которые она специально не стала прикрывать. Его кисть вывела первый мазок — алый, как зарево на щеках. Периферией зрения он ловил как грудь колышется при каждом вдохе, каплю пота, скатившуюся в пупок, рыжеватые завитки между бёдер, подсвеченные словно специально. Артём ещё раз поправил софит дрожащими руками.
«Чёрт… Она же двигается нарочно…» — его член напрягся, упираясь в палитру. Он представил, как масло с её кожи капает на палитру, как он слизывает его с кисти, оно смешивается с его слюной, как её ноги обвивают его талию…
«Боже, она же видит, как я...» — мысли путались, смешиваясь со стуком сердца.
Ваня, присевший на корточки сбоку, водил углём по бумаге. Его взгляд прилип к животу Людмилы — мягкому, чуть обвисшему, с поперечной складкой над лобком. «Мама говорит, это уродство... А оно... оно живое...» — он сглотнул, чувствуя, как член давит на молнию джинсов. Ваня громко сглотнул слюну, потом ещё раз. Его уголёк вырисовывал не изгибы тела, а детали, от которых горели уши припухшие губы, слегка приоткрытые, сосок, затвердевший от прикосновения воздуха, лёгкую дрожь в бёдрах, когда она меняла позу
«Мама убила бы… Но как она пахнет… Не духами… Чем-то тёплым…» — он скрестил ноги, скрывая выпирающую шишку в шортах. Уголь сломался, оставив на листе чёрную рану.
— Не спеши, — Людмила потянулась, выгибаясь так, что ягодицы напряглись, обнажив розоватую щель. — Искусство требует... внимания к деталям.
Коля, самый младший, ронял тюбики с краской. Его взгляд прилип к внутренней стороне её бедра, где кожа была особенно нежной, почти прозрачной. «Если бы она разрешила… Хотя бы пальцем…» — он представил, как целует эту впадинку у колена, как её руки запутываются в его волосах… Его воображение уже дорисовывало то, что скрывалось за складкой бедра: влажное сияние, пульсацию, аромат, от которого кружилась голова. «Если дотронусь... Всего раз...» — он закрыл глаза, но образ лишь стал ярче: её пальцы, скользящие между ног, капля пота на верхней губе...
Эдуард стоял в дверях. Его жена — нет, ЕГО жена — изгибалась, как змея, перед этими сопляками. Но вместо ярости внизу живота пульсировало знакомое тепло. «Вчерашний водовоз… Теперь эти… А завтра?» — он вспомнил, как она заставила его смотреть, как тот - Артём кажется, снимает с неё чулки. Каждый вздох жены, каждый шелест покрывала будили в нём двойную волну — ярость и желание.
— Эдик, не загораживай свет, — Людмила потянулась, и грудь колыхнулась, заставляя Ваню выронить карандаш. — Принеси вина. Для… творческой атмосферы.
Его пальцы впились в дверной косяк. «Сука… Нарочно… На глазах у всех…» — но ноги уже несли его на кухню. По пути он услышал, как Артём прошептал:
— Людмила Викторовна… Можно… я поправлю драпировку?
Её смех прозвучал, как звон хрусталя.
— Драпировка не нужна, — она провела ладонью от горла до лобка, заставив Колю скулить. — Искусство требует… откровенности.
Мальчики замерли. В комнате было слышно, как сохнет масляная краска.
Артём первым сорвался — кисть выпала из пальцев, оставив на полу кляксу в форме сердца. Он упал на колени, не в силах оторвать взгляд от её руки, медленно кружащей над запретной зоной. Артём закусил губу: «Она смотрит прямо на меня… ЗНАЕТ…»
Людмила ловила их взгляды, как паук дрожащие нити. «Мальчики… Милые… Думают, это они меня хотят…» — её пальцы коснулись клитора, едва заметно, под предлогом поправки позы. «Но это я веду… Всегда веду…» Она посмотрела на дверь, где Эдик замер с бутылкой в руках.
— Вино, дорогой, — она томно протянула руку, зная, как выгибается при этом грудь. — И… достань новый холст. Больше.
— Для чего? — Эдуард хрипло спросил, уже зная ответ.
— Для группового портрета, — губы растянулись в улыбке. — Четверо художников… Одна модель… Думаю, хватит места всем?
Артём резко вдохнул. Ваня закашлялся. Коля уронил всю коробку с красками.
Артём потянулся, но вместо кисти его пальцы коснулись её лодыжки. Цепочка звякнула. «Она не отдернулась…» — сердце забилось так, что звенело в ушах.
— Неловкий… — она усмехнулась, поднимая ногу так, что пятка уперлась ему в плечо. — Может, стоит… расслабиться?
Ваня вскочил, роняя блокнот. — Я… я помогу! — Его голос сорвался на визг.
Людмила засмеялась, хватая Ванину руку и прижимая к своей груди. — Тепло… — прошептала, наблюдая, как он краснеет. — А у тебя, Коля, тоже кисть упала?
Младший замер у мольберта, сжимая тюбик краски так, что белила вылезли швом. «Если подойду… Она коснётся…» — его джинсы стали тесными.
Все такие зажатые… — Людмила потянулась к вазе с фруктами, взяла виноградину. — Может, разомнёмся?
Она зажала ягоду между бёдер, улыбаясь. Сок стекал по внутренней стороне бедра, смешиваясь с блеском её кожи.
— Кто первый? — спросила, и это прозвучало как вызов.
— По очереди, мальчики. И… — её глаза блеснули, — без спешки.
Она сползла с журнального столика, опускаясь на колени перед Артёмом. Его джинсы уже выдавали желание, но дрожащие пальцы застыли на пряжке ремня.
— Стыдишься? — Людмила улыбнулась, развязывая узел на его шортах одним движением. — Художник должен изучать всё… без предрассудков.
Артём застонал, когда её пальцы обхватили его член. «Она… её руки…» — мысли путались, смешиваясь с ароматом её духов. Он ожидал грубости, но её прикосновения были медленными, изучающими, будто она лепила скульптуру.
— Смотри, как надо, — она бросила взгляд Эдуарду, прежде чем губы коснулись головки.
Артём вскрикнул, вцепившись в её волосы. Её язык водил круги, лаская, заставляя колени подкашиваться. «Не так, как в тех видео… Лучше…» — он закинул голову, глядя, как её каштановые волосы покачиваются в такт движениям.
Ваня прикусил кулак, наблюдая. «Она… его… а потом я…» — он едва сдерживался, чтобы не расстегнуть джинсы самому. Его член пульсировал, вспоминая, как её грудь прижималась к нему минуту назад.
Людмила оторвалась, оставив Артёма дрожать. Переместилась к Ване, её пальцы уже тянули его молнию.
— Ты же хотел быть первым? — шепнула, дразня кончиком языка по кончику его члена.
Ваня заёрзал. «Боже, она… языком…» — он зажмурился, но образы не исчезали: её губы, её шея, её пальцы, сжимающие его бёдра. Она взяла его глубже, заставляя забыть о блокнотах и уроках. Его руки вцепились в её голову, но она тут же отвела их, прижав к бедрам.
— Только смотри, — прошипела, подмигнув.
Коля прислонился к стене, пытаясь не упасть. «Я не смогу… Сейчас кончу…» — но Людмила, закончив с Ваней, уже повернулась к нему. Её пальцы развязали шнурки его штанов, словно распечатывая подарок.
— Ты самый робкий… — прошептала, целуя внутреннюю сторону его бедра. — Значит, самый жадный.
Коля застонал, когда её губы обхватили его. Он пытался сдержаться, но её руки скользили по его ягодицам, подталкивая глубже. «Она… глотает…» — слёзы выступили на глазах от смеси стыда и восторга.
Эдуард шагнул вперёд, лицо искажено. Его рука сжала плечо Людмилы, но она лишь засмеялась, не прерывая ритма.
— Ревнуешь? — спросила, отрываясь на секунду. — Твоя очередь… последним.
Она встала, облизывая губы, и подошла к мужу. Его ремень расстегнулся со щелчком.
— Но ты… их… — начал Эдуард, но её пальцы зажали ему рот.
— Тихо, — прошептала она, опускаясь перед ним. — Учись у молодых… как не торопиться.
Его стоны смешались со вздохами мальчиков. Артём, Ваня и Коля застыли, наблюдая, как учительница, которую они боготворили и боялись, теперь покоряет мужа с мастерством, от которого горели щёки.
Людмила откинула волосы назад, встречаясь взглядом с каждым из них по очереди: - Артем! Подойди!
Артём не помнил, как оказался на коленях. Его лицо уткнулось в волосатый треугольник, к источнику тепла. Ваня, дрожа, прильнул к груди, сжав сосок губами так неловко, что Людмила застонала скорее от смеха, чем удовольствия.
— Эдик! — позвала она, запрокидывая голову. — Помоги Коленьке… Он застрял в творческом кризисе.
Рука Эдуарда сама легла на дрожащее плечо мальчика:
— Видишь, как они… — прошептал он, направляя Колю к учителю. — Твоя очередь.
Людмила встретила Колю поцелуем, впуская его язык так глубоко, что он застонал. Её руки расстёгивали его ремень, а нога обвивала Артёма, продолжавшего лизать сок с её бёдер.
— Ваня… — она отвела голову рыжего к своей груди. — Кусай. Сильнее.
Парень впился зубами в сосок, а Людмила, выгнувшись, потянула Эдуарда за волосы к себе:
— Смотри… — прошипела, раздвигая бёдра перед Колей, который замер, не решаясь войти. — И учись.
Комната наполнилась смесью стонов и смеха. Артём, потеряв остатки стыда, водил языком по её клитору, подражая урокам из порно. Ваня, сжимая грудь, мурлыкал что-то про «мягче маминых подушек». Коля, красный как томат, позволил Людмиле направить себя внутрь, застонав от непривычной тесноты. — Эдик… — она поманила мужа пальцем, когда Коля начал двигаться. — Твой рот… Мне нужен везде.
Эдуард, ругая себя матом, прильнул к её губам, целуя так, будто хотел вернуть себе право собственности. Его рука сжала Ванину голову, прижимая её ниже, к животу. Наконец напряжение спало.
— Завтра, — сказала она, облизывая губы, — научимся… групповым композициям.
В комнате повисло молчание, прерванное лишь тихим звоном кистей, падающих на пол.